Буллинг начинается с учителя: школьный психолог рассказала о работе с детьми, которых травят

В Серпухове бывший гимназист подорвал себя в православной гимназии и ранил десять учеников. Каждый раз, когда происходят такие истории, вспоминают про школьных психологов: мол, они должны были опознать будущего террориста и предотвратить трагедию. Так ли это на самом деле, как психологи работают с детьми, которые подвергаются буллингу, и теми, кто состоит в группах смерти, с какими проблемами сталкиваются - об этом монолог специалиста, попросившего не называть её имя и фамилию.

На работу с детьми времени не хватает

– Поступая в вуз после колледжа, я не стала продолжать образование и выбрала направление психологии. Психология бывает разная: есть крен в педагогику, в медицину, в служебную деятельность и т.д., и, придя в школу после университета, можно встретить коллег с разной специализацией.

Мне повезло: я попала в коллектив, где были люди разного возраста с разным образованием и опытом, и работа в команде с ними мне очень помогла. Хуже, когда психолог один в школе или нет профессиональной взаимопомощи. Это было в 2007 году, обычная районная школа в Москве, где я работаю до сих пор.

Сейчас из-за того, что меняется система обучения детей и в обычные школы приходят дети с ограниченными возможностями, психолог, помимо профилактической работы со здоровыми детьми, много занимается особенными, помогает им адаптироваться и усваивать программу.

Изначально обычные школьные психологи к этому не были готовы, и здесь есть сложности. Социализация ребёнка с особенностями должна происходить во внеурочное время, соединить детей здоровых и особенных на уроках очень тяжело.

Администрация школы первоочередной задачей ставит погрузить в образовательную среду детей с особенностями развития, но из-за этого из поля зрения психолога выпадают другие дети, которые нуждаются в психологической помощи: тревожные, с проблемами в семье и т.д. На решение проблемы ребёнка выделяется определённое количество часов, этого часто не хватает. И конечно, необходимо заполнять отчёты и бумаги, что отнимает много времени.

Причиной травли может стать даже бедность

По моему мнению, травля всегда начинается с позволения учителей, иногда они её провоцируют сами неосознанно. Учитель всегда видит, что происходит в классе, он создаёт атмосферу, не может не замечать комментарии детей, он осведомлён. Буллинг начинается в младших классах, и если в старших классах велика роль личности ребёнка, его непохожесть на других, отличающееся от сверстников поведение, то в начальном звене достаточно слова учителя. Обычно буллинг начинается с комментариев педагога типа «Ваня у нас один такой», «Давайте подождём все Ваню», «Ваня, как всегда, не справился». Дети это замечают и начинают травить ребёнка, чтобы заработать авторитет учителя. В конце начальной школы у затравленных детей нервная система может быть сорвана, их приходится вытаскивать из тяжёлых эмоциональных состояний. Это умные дети, которые могут размышлять, хорошо пишут психологические тесты, имеют хорошие задатки, но из-за того, что произошло, они не хотят ходить в школу.

Буллинг могут провоцировать и сами родители. Если у ребёнка низкая самооценка и дома он не получает поддержки и, наоборот, слышит много критики, сталкивается с обесцениванием своей деятельности, он и в школе находит ситуации, в которых будет не успешен. Это как цепная реакция.

Причиной буллинга может стать все, что угодно, что подкреплено рекламой или установкой от значимого человека – родителя или учителя. В нашей школе был случай, когда девочку травили из-за бедности. Она была из неблагополучной семьи, одевалась скромно, но чисто. Однажды учитель попросил её найти что-то в портфеле и она выложила все свои вещи на парту: у неё была семья алкоголиков, и она все своё вынуждена была носить с собой. Это увидели все, и это подкрепило буллинг. Я помню обратный случай, когда мальчик из-за своих особенностей часто вставал во время урока, передвигался, мешал другим детям, но они его приняли, потому что учитель повёл себя правильно.

Как правило, в случае буллинга ведётся работа с классом и с учителем – я всегда на него опираюсь, потому что, если нет поддержки значимого человека, вся моя работа может быть обесценена. И это работа проблемная. У многих учителей есть своё представление, как должно быть, они считают себя опытными. Многие не понимают, что сейчас дети более ранимы и не могут слышать в свой адрес то, что говорили учителя 20–30 лет назад.

Сильно отличаются учителя с периферии. Там ещё сохранился авторитет учителя, педагоги воспринимают это как нечто должное. В Москве учителя не ждут безропотного подчинения и больше готовы контактировать с ребёнком.

В моей практике есть примеры, когда родители принимали решение перевести ребёнка в другую школу, но, на мой взгляд, нужно ломать паттерн поведения – в новой школе с ним будет происходить то же самое. Был и положительный опыт, когда удавалось изменить мнение ребят.

Родители не хотят замечать проблему

Конечно, психолог не может нести ответственность за такие ситуации. Эти дети выделяются, их поведение можно диагностировать как неадекватное: либо это слишком тихий и замкнутый, либо слишком демонстративный тип личности. Это проблема воспитания и границ дозволенного. Психолог, замечая такое, обязан пригласить родителей, поговорить с ними под протокол, взять подпись с них о том, что он рекомендовал им следовать определённым действиям и посетить психоневролога. Дальше это дело родителей, которые должны с этим работать.

Наблюдать «стрелков» мне не приходилось, но были дети, которые попадали в группы смерти типа «Синий кит», дети со склонностью к суицидам. Здесь большая сложность работы с родителями, которые не хотят замечать проблему: такие дети должны посещать врачей-психиатров, психолог не имеет права оказывать психотерапевтическое воздействие.

Это, как правило, дети, которые остаются без внимания родителей, к которым проявляют недостаточный интерес. Есть семьи, где родители много работают, у них нет времени на детей, или есть один родитель, который должен обеспечивать ребёнка и пропадает на работе. Они не считаются официально проблемными. У таких детей тревожность, неуверенность, низкая самооценка, им кажется, что родители их не любят, у них бывают эмоциональные срывы. Бывает, ребёнок плачет, и когда выясняешь, оказывается, что он скучает.

На меня писали заявление в полицию

На самом деле проблем и трудностей много, бывает непонимание со стороны коллег и администрации. Сейчас тенденция в школах – частая смена директоров, когда они приходят на 2–3 года и им нужно сформировать коллектив, решить какие-то задачи, а психологам каждый раз надо доказывать своё право на существование. И понимание директора, нужен ли школе психолог, напрямую отражается на зарплате. У нас были и сокращения, и понижение зарплаты. Мы официально являемся вспомогательным персоналом.

Ещё у нас было объединение между школами, и если в учебном заведении несколько корпусов, то психолог должен разрываться и не всегда может оценить атмосферу класса. Возникают проблемы с родителями. У меня была ситуация, когда девочка попала в группу смерти, я по инструкции должна была об этом информировать директора, органы опеки и т.д., родителям это не понравилось, и они написали заявление на меня в полицию, что это я вовлекала их ребёнка в группу смерти. Меня защитила директор.

Я пробовала уходить в частную практику, но это другой опыт. В школе все-таки интереснее, жизненнее, динамичнее. Когда помогаешь детям и у тебя получается, видишь большую эмоциональную отдачу. Это окупает все сложности.

Цифра

21.533 рубля составляет средняя зарплата школьного психолога в России